Карл Франко, член Московского отделения ЛПР

Среди либертарианцев бытует мнение, будто либертарианство не дает ответа на вопросы относительно положения детей, их отношений с родителями, наличия или отсутствия прав ребенка. Это не так. Существуют две позиции, одна из которых основана на взглядах Ротбарда, пытавшегося связать права человека с фактической властью над своим телом. Помимо отрицания прав ребенка, концепция Ротбарда, базирующаяся на ложной предпосылке частичного отождествления факта владения с правом собственности, содержала и иные изъяны, неизбежно страдая от парадоксов (отрицая принудительное исполнение значительного числа контрактов, Ротбард все-таки обосновывал правомерность принуждения преступников). Другая либертарианская позиция по детям заключается в признании за каждым человеком прав на самого себя, вне зависимости от наличия или отсутствия у него фактической власти над собой. Эта позиция, в отличие от ротбардианской, не содержит внутренних противоречий и представляет собой гораздо более последовательное проведение принципа самопринадлежности. Рассмотрим, что означает для детей наличие прав у каждого человека.

Права ребенка и обязанности родителей

Родительских прав не существует. Это истина логически следует из принципа самопринадлежности — каждый человек является собственником сам себе, каждый имеет право на свое тело. В соответствии с концепцией прав человека, только нарушители чужих прав могут быть поражены в правах на самих себя в пользу жертв, и этим объясняется их обязанность платить компенсацию обладателям нарушенных прав. Ребенок не имеет вины в нарушении прав родителей, поэтому не может быть их должником. Тем более ребенок не является собственностью родителей: будучи человеком и имея способность к разуму и выбору (до кризиса трех лет не актуализированную, как у большинства взрослых, а потенциальную, как у спящего человека или человека в коме), ребенок обладает личностью и не может находиться в собственности у других лиц. А значит, родительских прав не существует.

Однако существуют родительские обязанности. Так как по вине родителей и без своего согласия ребенок вынужден находиться в инвалидном состоянии, не будучи способным осуществлять фактический контроль над своим телом, у родителей возникает обязанность вывести его из этого состояния, обеспечив ему приобретение самопринадлежности, на которую он имеет права как человек. Родители выступают должниками по отношению к своему ребенку, являющемуся кредитором. Начиная с момента оплодотворения, имеет место длящееся нарушение прав ребенка вследствие действий его родителей, оканчивающееся в момент начала кризиса трех лет у ребенка, когда тот приобретает фактическую власть над собой. Кроме того, принцип запрета агрессивного насилия, выводимый из принципа самопринадлежности, предписывает потерю нарушителем своих прав в пользу жертвы нарушения в той же пропорции, в какой были повреждены права жертвы, поэтому кризисом трех лет временные рамки родительских обязанностей не ограничиваются.

Итак, то, что государство называет родительскими правами, на самом деле по большей части является родительскими обязанностями, то есть обратной стороной прав ребенка. У родителей нет права проживать совместно с ребенком и воспитывать его, — у ребенка есть право жить с родителями и получать их заботу, потому как внимание и забота родителей необходимы ребенку для полноценного развития. Ребенок проживает со своими биологическими родителями не потому, что у тех имеются родительские права, а потому что в большинстве случаев биологические родители демонстрируют лучшие результаты исполнения родительских обязанностей, чем при передаче воспитательной функции общественным организациям или приемным родителям. Ребенок, как правило, находится в большей безопасности в семье своих биологических родителей. Не отец и мать имеют право жить с ребенком, а ребенок имеет право жить с отцом и матерью, потому что общение с ними обоими положительно влияет на его развитие, и поэтому же ребенок имеет право контактировать с родителем, проживающим отдельно от него.

Почему права ребенка именно такие? Так как зачастую волеизъявление ребенка невозможно в связи с особенностями его психики, исключающими или ограничивающими его дееспособность, мы моделируем ситуацию, в которой он мог бы выразить свою позицию, руководствуясь здравым смыслом и логикой, то есть оцениваем отношения между ребенком и взрослыми, используя некий стандарт поведения, присущий большинству дееспособных людей. К примеру, мы предполагаем, что человек, попавший в кому в результате аварии, предпочел бы перенести операцию по восстановлению поврежденных частей тела, хотя никакого завещания или другого волеизъявления по этому поводу он не оставлял. Мы делаем допущение, что после выхода из комы он предпочтет передвигаться на своих ногах, а не в инвалидной коляске. Введение этого стандарта необходимо для понимания действия принципа самопринадлежности в отношении недееспособных лиц при отсутствии их предшествующего волеизъявления: применение этого стандарта позволяет определить обязанности должников перед недееспособным кредитором и отделить агрессивное насилие над недееспособным от допустимого воздействия.

Текущее российское законодательство понимает под родительскими правами также и право нетрудоспособных родителей получать содержание от трудоспособных детей. То есть государство обязывает взрослых людей содержать своих престарелых или получивших инвалидность родителей. Данная норма вступает в противоречие с правами ребенка: если родитель лишился трудоспособности не по вине своего ребенка, у последнего не возникает никаких обязательств. Нельзя произвольно принуждать невинного человека к отчуждению его имущества даже в пользу его родственников. Однако юридическая непозволительность насильственного перераспределения от ребенка к нетрудоспособному родителю не означает, что находящиеся вне правовых рамок моральные и религиозные предписания не могут требовать заботы о своих отцах и матерях. Единственное условие для этих требований — отказ от применения насилия против людей, уклоняющихся от заботы за родителями. Впрочем, нет никаких ограничений, запрещающих самостоятельное наложение на себя такого обязательства: родитель может заключить со своим взрослым ребенком соответствующий договор, тем самым придав моральному требованию принудительную силу на случай, если неблагодарный потомок откажется исполнять взятые на себя правовые обязательства. Обязанность по заботе за престарелыми и больными родителями может как быть связанной в рамках договора с обязанностью родителей передать наследство, оплатить учебу в университете или любым иным добровольно взятым на себя их обязательством перед уже взрослым ребенком, так и быть односторонним волеизъявлением человека, твердо решившим оказывать заботу родителям безвозмездно.

Ограничение родительской власти

Родительская обязанность по уходу и воспитанию в совокупности с презумпцией лучшего исполнения родительских обязанностей непосредственно родителями создают основания для признания правомерности определенной власти родителей над ребенком. Однако презумпция перестает действовать, если опровергнута в конкретном случае. В какой ситуации можно допустить переход опекунства над ребенком от биологических родителей к другим людям? Передача ребенка будет иметь юридическую силу, если есть убедительные основания полагать, что новые опекуны обеспечат ребенку лучшие выход из состояния отсутствия самопринадлежности и последующую компенсацию, чем его родители. Если родители оставляют ребенка без должного внимания и ухода, избивают, насилуют или подвергают постоянному психологическому абьюзу (науке известно, что постоянный стресс наносит реальный физический вред мозгу ребенка повышением уровня гормона кортизола), то ребенку предпочтительнее воспитываться в другой семье, ведь такие родители увеличивают объем нарушений прав ребенка вместо его уменьшения. В то же время родители-абьюзеры не освобождаются от обязанностей в отношении ребенка, поэтому новый опекун будет получать от них алименты на ребенка. Опекуны или родители представляют интересы ребенка в отношениях с его должниками, потому что их представительство презюмируется наилучшим для интересов ребенка, а не из-за того, что эти люди имеют на ребенка некие права.

Как говорилось выше, переломным моментом в реализации прав ребенка является момент начала кризиса трех лет, свидетельствующего об актуализации личности ребенка: ребенок осознает свою автономию и начинает проявлять собственную волю. Власть родителей над ним с этого момента должна сократиться. Стоит заметить, что рекомендации родителям по преодолению негативных симптомов в поведении ребенка, переживающего кризис трех лет, содержат требования деятельного уважения его личности и предоставления самостоятельности в доступных для данного возраста пределах. Нельзя принуждать детей полагаться на власть взрослых по тем вопросам, которые они способны решать сами. Там, где дети достигли суверенитета над какой-либо областью, нет оснований подвергать их контролю.

Тем не менее, в силу неспособности детской психики осознавать те или иные явления (исследователи отмечают существование обозначенных условными возрастными рамками сензитивных периодов, в рамках которых происходит развитие определенных сторон психики), ребенку все еще недоступны некоторые виды отношений. Он не может участвовать в них, так как не имеет возможности изъявить свою волю относительно явлений, которые не осознает. Ребенок не имеет достаточной дееспособности для заключения ряда сделок. К примеру, ограничены правомочия ребенка по распоряжению им своей собственностью: не будут иметь юридической силы отказ ребенка от компенсации, которую должны предоставить ему родители, согласие на ограничение свободы и телесной неприкосновенности, принятие на себя обязательств, подразумевающих отчуждение им своих имущественных прав безвозмездно или по цене ниже рыночной. Такого рода сделки не соответствуют стандарту поведения, присущему большинству дееспособных людей, поэтому полномочия на их совершение отсутствуют как у самого ребенка, так и у его родителей и опекунов. Активные действия дееспособных лиц по «исполнению» ничтожных сделок против недееспособных расцениваются как агрессивное насилие.

Образование

Дети не должны подвергаться принуждению, аналогичному тому, котороое они испытывают на себе сейчас из-за политики государств, практически повсеместно установивших обязательное посещение государственных школ. Чиновникам выгодно принуждать детей к посещению государственных школ, контролируемых ими и потому служащих институтом индоктринации, где детям навязывают ценности, выгодные властям, желающим превратить человека в шестеренку для государственной машины. Эта система работает не в интересах детей: учителя редко дают детям полезные знания, а их бывшие ученики, если не попадут в тюрьму или в армию, рискуют запомнить школьные годы как самые психологически тяжелые в своей жизни. Неудивительно, что прошедшие через принудительное изъятия из семьи, травлю и унижение человеческого достоинства дети так часто совершают массовые расстрелы в школах. Обязательное школьное образование является формой детского абьюза и должно перестать существовать.

Есть основания полагать, что родители способны дать своим детям-анскулерам во многом более качественное образование, чем государственные школы. Также существуют обоснованные сомнения, что школы в состоянии обеспечить адекватное половое просвещение учащихся. В любом случае, выбор формы обучения малолетнего ребенка остается за его родителями и не может быть законодательно ограничен домашним обучением или анскулингом. В то же время насилие против ребенка должно быть исключено: ни ребенок в силу своей недостаточной дееспособности, ни, тем более, его родители не могут передать педагогам право на осуществление физического и психологического насилия над ним. Образование не может служить оправданием для принуждения.

Насилие над детьми

Очевидным нарушением прав ребенка является насильственное «воспитание». Шлепки, удары, грубые хватания и толчки детей нарушают принцип запрета агрессивного насилия и на практике приводят только к краткосрочному подчинению, оборачиваясь множеством проблем в последующей жизни ребенка. Дееспособный взрослый человек едва ли положительно воспримет насилие против себя, даже если кто-то сильно недоволен его поведением, поэтому нет оснований мириться с насильственным воспитанием недееспособных людей.

Обрезание детей обоих полов также следует расценивать как нарушение прав ребенка. Эта процедура болезненна и зачастую проводится либо без анестезии, либо с легким анестетиком. Ребенок подвергается болевому шоку, который приводит к деструктивным последствиям, возникает риск осложнений, инфекций и даже смерти. Будучи необратимым изменением тела ребенка, обрезание лишь в исключительных случаях является процедурой, необходимой для сохранения его жизни и здоровья, поэтому, как правило, представляет собой превышение полномочий родителей и насилие над ребенком.

Как форму абьюза также следует рассматривать растление. Существует мнение, будто вред растления обусловливается негативным отношением общества: детям внушается неприятие испытанного ими опыта, в результате возникает стресс, которым объясняются все негативные последствия. Однако доктора Американской академии детской и подростковой психиатрии отмечают, что сексуальная стимуляция двухлетних детей, которые еще не могут понимать социальную оценку сексуальных действий, может стать причиной многих проблем. Результаты исследований также опровергают мнение, будто «добровольные» и исключающие непосредственный половой акт контакты с детьми не приносят вреда: у растленных детей до шести лет наблюдались негативные последствия в виде депрессивного, тревожного поведения, агрессии, жестокости, гиперактивности, у более взрослых растленных детей отмечались алкоголизм, наркозависимость, депрессия, тревожное расстройство, булимия и паническое расстройство — в зависимости от тяжести контакта. У жертв растления фиксируются изменения в мозге и нарушения когнитивной функции. Все это свидетельствует о реальном вреде, который наносит ребенку растлитель. Дети допубертатного периода неспособны выразить свою волю относительно сексуальных контактов из-за сензитивных особенностей, не позволяющих им осознать эти контакты, поэтому нет возможности говорить о согласии допубертатного ребенка на секс.

Разновидностью абьюза следует признать также «трансгендерный переход» ребенка путем терапевтических и затем хирургических процедур. Лишь меньшинство детей, имеющих кроссгендерную идентификацию, будут придерживаться ее в подростковом и зрелом возрасте, при этом среди детей, подвергшихся медицинскому вмешательству в рамках «коррекции пола», такая гендерная идентификация сохраняется. Жестокость и необратимость медицинского вмешательства при отсутствии доказательств устранения им основных проблем гендерной дисфории позволяют расценивать его как форму насилия над детьми.

Аборт, наравне с иными наносящими вред пренатальному человеку действиями родителей, в абсолютном большинстве случаев также является нарушающим права человека агрессивным насилием.

Государство и дети

Кажущаяся необходимость существования сильного государства для защиты прав ребенка вселяет страх в либертарианцев. Однако права ребенка вовсе не требуют роста государственного аппарата. Более того, власть государства над ребенком едва ли может служить эффективной альтернативой власти родителей: деятельность государства монополизирована, с трудом поддается общественному контролю, причем оспаривание действий государства возможно только в структурах, созданных и контролируемых им же, что открывает безграничный простор для злоупотреблений. Именно государственная монополия на насилие развязывает руки родителям-абьюзерам, если их поведение соответствует государственным законам, легализовавшим насилие в семье вопреки естественному праву. Государство препятствует защите ребенка, пострадавшего от злоупотребляющих властью опекунов, принудительно возвращая его в их семью и наказывая неравнодушных граждан за «самоуправство». Государство отрицает принцип самопринадлежности и стандарт поведения, присущий большинству дееспособных, в результате неизлечимо больные дети лишаются right-to-try, обреченные на смерть, которую не выбрали бы в дееспособном состоянии. Государство увеличивает, а не снижает дисбаланс сил в отношениях между ребенком и взрослыми, повышая уровень и характер насилия против слабой стороны отношений.

Государство гораздо выразительнее проявило себя как нарушитель интересов детей, а не как их защитник. Очевиден контраст между отсутствием детских домов в западных странах, относительно мало вмешивающихся в свободный рынок и позволяющих населению обогащаться, и заполненными детдомами с беспомощными десоциализированными сиротами, томящимися в ужасающих условиях, в странах, испытавших масштабное вмешательство политиков в экономическую свободу. Массовые изнасилования детей, игнорируемые полицией по идеологическим соображениям; представляющие собой агрессивные убийства аборты, организаторы которых фактически получают от якобы «нейтрального в вопросе абортов» государства незаслуженный вэлфер в виде полицейской защиты; регулярно всплывающие в СМИ случаи детского абьюза в государственных учреждениях, работающих с детьми, — за все эти преступления против детей ответственно именно государство.

Государство не должно устанавливать правовое положение детей и заниматься самостоятельным законотворчеством в этой сфере, — деятельность государства должна быть строго ограничена претворением в жизнь естественного права, достаточного для защиты интересов ребенка, причем государство не должно наказывать своих конкурентов в этой сфере за «самоуправство». Едва ли корректно продолжать называть государством структуру, переставшую осуществлять массовое и систематическое агрессивное насилие, однако организация, способная преуспеть в защите прав ребенка, должна отвечать этим требованиям. Конкурентные организации по представительству интересов детей избавлены от отрицательных последствий монополистического государственного регулирования, а при поддержании должного уровня прозрачности, гарантирующей соблюдение прав ребенка, частные организации могут успешно заниматься изъятием детей от родителей-абьюзеров и передачей в новые семьи. Существуют две гарантии настоящего общественного контроля за такими организациями: отсутствие у них монополистических привилегий, выданных государством, и отмена государственного запрета на «самоуправство» в случае нарушения прав ребенка самими этими организациями. Законное самостоятельное вмешательство любых лиц, готовых встать на защиту ребенка, в данном случае поспособствует устранению коррупционной составляющей, свойственной государственному регулированию. Таким образом, как мы видим, защите прав ребенка отвечает именно сокращение государственного контроля, а не его рост.

Недоверие либертарианцев к государству оправданно, однако отождествление прав ребенка с государственным вмешательством является ошибкой. Принцип самопринадлежности достаточен как источник прав ребенка. Навязывание населению созданного государством законодательства, отличного от естественно-правового принципа самопринадлежности, только повредит интересам детей.

Точка зрения автора может не совпадать с мнением редакции и не является официальной позицией Либертарианской партии России.